Волынщикова Прасковья Матвеевна

1
Лето 1941 года, 22 июня. В этот день ухо пронзило страшное слово – война. Казалось, жизнь сразу изменилась. Все жили в напряжении, ждали с фронта новые сообщения по радио, а из военкомата – повестки.
Я училась в Кыштыме в школе № 6, которая находилась недалеко от вокзала. Жила в интернате, так как вся семья проживала на Слюдоруднике, где была только начальная школа, а я училась уже в 7 классе.
Помню, как во время перемен мы бегали на вокзал встречать поезда с ранеными бойцами и с детьми-сиротами. Из вагонов выгружали тяжело раненных, проносили их мимо нас на носилках, развозили по госпиталям. Жуткая картина стояла на вокзале: дети плакали, раненые стонали. У нас сжималось сердечко в груди, перехватывало дыхание, на глазах навертывались слезы от жалости к раненым и ребятишкам, потерявшим родителей. Звенел звонок на урок, а мы его как будто не слышали, стояли, как вкопанные…
В летние каникулы мы, дети работников Химлесхоза, работали в лесу на 110-ом участке (в шести километрах от дома). Там мы собирали живицу – живительную влагу сосны, которая наполнялась в специальные железные воронки, закрепленные на сосне. Из этих воронок мы специальной лопаточкой выковыривали эту массу, собирая ее в ведра. Наполненное живицей ведро весило 12-14 килограммов. За день надо было обойти не меньше тысячи сосен и наполнить не одну бочку собранной живицы. Очень уж мы уставали! Постоянно хотелось есть. С голоду и от усталости у меня кружилась голова. В одно лето я работала поваром в бригаде лесорубов. Идешь, бывало, лесом с продуктами на делянку, дрожишь от страха – вдруг кто-нибудь из чужих встретится, отнимет продукты-то, тогда лесорубы останутся без обеда. Но, слава Богу, такого не случалось, все обходилось. Сваришь обед, поедят работнички похлебку с маленьким кусочком хлеба, добавку просят, а ее очень мало или совсем нет. И снова за работу. Успокаивали себя, подбадривали друг друга: «Нам-то здесь хорошо, над нами самолеты не летают, в нас не стреляют, не бомбят. А каково нашим сейчас на фронте?»
С детства люблю природу, особенно лес, но в войну в лесу страху натерпелась. Однажды в грозу встала возле сосны, думала переждать, да вспомнила, что находиться в грозу возле одиночного дерева опасно, и отбежала от сосны подальше. А когда оглянулась, то смотрю, а сосны-то как не бывало. На душе и страх, и радость, что осталась жива.
Отец в войну был призван в трудармию, работал на ЧТЗ. Домой вернулся только в 1947 году, а дома, кроме меня, еще четверо детей. Корову держали, свое молоко было, а это большое подспорье. Сено заготавливали сами, мама косила траву, а мы с сестренкой гребли.
В свободное время ходили в лес собирать ягоды и грибы. Ягоды сушили, грибы сушили и солили. Но все равно жили впроголодь. Хлеб давали по карточкам, его всегда не хватало. Особенно жалко было смотреть на младших братишек, которые плакали, постоянно просили есть.
Когда я училась в педучилище, то по выходным дням ездила домой на Слюдорудник за продуктами, в основном за картошкой. Ездила на поезде по старой узкоколейной железной дороге «Кыштым-Карабаш», доезжала до 16 км, а до дома нужно идти еще километров пять. Зимой быстро темнеет. Ладно, когда с кем-нибудь идешь, все веселее, а одной по темноте идти страшно. Не раз слышала вой волков, от страха сердце замирало, но мне везло, волков ни разу не видела. Очень боялась, и жить хотелось, хотелось дождаться конца войны.
Весна 1945 года. Война подошла к концу. Мы с однокурсниками после уроков бежали на площадь, где висела большая черная тарелка – радио, чтобы услышать голос Левитана об окончании войны.
Мы дождались конца войны! Радовались Победе, радовались возвращению с фронта бойцов. Но не все вернулись, осиротел наш поселок. Мы выжили с большим трудом и большими потерями. Но, несмотря на все трудности военного времени, все дети поселка Слюдорудник учились, и многие из нас получили образование, как говорят в народе: «вышли в люди». Мы старались учиться, а затем работать, старались, чтобы не уронить чести наших защитников, одержавших победу над фашистами и подаривших нам жизнь и свободу. Мы помним об этом. И хотелось бы, чтобы ни одно поколение не испытало то, что нам пришлось испытать: голод, холод, разруху, потерю близких людей.

ЭТО БЫЛА НЕ ЖИЗНЬ, А НАСТОЯЩАЯ КАТОРГА…

Ухальская Екатерина Ивановна

2
Я родилась в деревне Васильевка Юргамышского района Курганской области. В 1931 году родители были раскулачены и высланы в Карабаш. Отец по тем временам имел неплохое образование (его готовили к торговле, так как дед был купцом), и его назначили мастером на лесной участок Черемшанка. Там мы и жили до 1937 года, пока отца не перевели на Слюдорудник.
Летом 1941 года отец ушел на фронт. Он был ракетчиком, погиб под Витебском в 1943 году. А я в начале войны училась в Кыштыме в семилетней школе № 3, сначала жила в общежитии, а потом на квартирах.
Оценивая те годы военного времени, сейчас я характеризую их одним словом «каторга». Тогда я считала, что ничего ужасного в моей жизни нет. Всю первую зиму я ездила по карабашской узкоколейке до 16-го километра, а дальше – 10 километров пешком до участка «Малые Терегусты». В Кыштым возвращалась ночью, шла в общежитие, продукты носила в котомке за плечами, а было мне в ту пору всего 11 лет…
Летом мы с сестрой Наташей (она старше меня на год) собирали живицу (сосновую смолу) и носили на коромысле через горы в «хранилку». Ведро с живицей весило 14 килограммов. Работали с восхода до заката без выходных дней. В 1943 году этот участок закрыли, потому что всех мужчин взяли на фронт и добывать живицу стало некому. Люди устраивались кто куда.
Летом косили сено. В 13 лет я уже косила наравне со взрослыми. Сено вязанками перетаскивали на плечах в огород. Дрова зимой из леса возили на санках, а в другое время года таскали волоком. Ни о каком транспорте не было речи. Сестра бросила школу и стала в 14 лет работать на Слюдоруднике в забое, а я продолжала учиться. Иногда невозможно было сходить домой за продуктами, приходилось голодать (300 граммов хлеба мне, конечно, не хватало). Весной я перекапывала соседские огороды в поисках оставшейся на зиму картошки. Начиная с 5 класса, еду я готовила сама, как умела. Голод чувствовался постоянно в течение семи лет, пока не отменили карточки.
Но несмотря ни на что, училась я хорошо. Семь классов я окончила с похвальной грамотой. Выглядела я всегда бодрой, улыбающейся. Почему-то мне давали серьезные поручения: в шестом классе я была старостой, в седьмом – командиром взвода, хотя в классе были мальчишки и старше меня, и побойчее. Поручения-то давали, но никто из преподавателей ни разу не поинтересовался, как и где я живу, легко ли мне жить годами среди чужих людей и за 18 километров (!) ходить пешком домой за продуктами, и были ли у моей мамы эти продукты…
Мама. Как она, бедная, выкручивалась, не знаю. Ведь детей было трое, и всех надо было одеть, обуть, накормить. Из оставшейся отцовской одежды она шила нам пальто, куртки, перешивала свои платья для нас с сестрой. Все-таки я не унывала! Я много читала, ходила в кино. Цены на детские сеансы были копеечные. Я знала всех актеров и режиссеров, мечтала стать киноактрисой, была эмоциональна, общительна, трудолюбива и считала, что артистка из меня получится!
Но жизнь распорядилась иначе: вместо актрисы я стала учительницей начальных классов, поступив в Кыштымское педучилище в 1945 году.
(Детство, опаленное войной: книга воспоминаний учителей – ветеранов о детстве/ Е.Н. Серебрякова, Е.Е. Реннер.- Кыштым, 2011)